Люди и судьбы

Версия для печатиОтправить на e-mail

Бобруйск таки кладезь талантов! И ни один шлимазл – как бы сказал коренной уроженец здешней Инвалидной улицы – с данным утверждением не осмелится спорить. Правда, уже много лет на бобруйской карте вы не найдете этого названия: Инвалидная переименована в Энгельса, а ее легендарных жителей – «таких здоровых и сильных, как у нас, еще можно было найти кое-где, но таких красивых – тут уж, как говорится, извини-подвинься» – давно нет на белом свете. Однако о них помнят и их любят: коммуниста Симху Кавалерчика, шустрого Берэлэ Маца, предприимчивого Нэяха Марголина…

Существовали ли они в реальности? Уверена, что да. По крайней мере, увековечивший их в цикле новелл «Легенды Инвалидной улицы» Эфраим Севела никогда в творчестве не очерчивал границ, где кончается вымысел и начинается его собственная жизнь. «Я люблю этот юмор, я люблю этих людей, – утверждал он. – Я не скажу, что в моих «Легендах» документально, что вымышлено. Отвечу на вопрос так: в «Легендах» все искренне…»

Сам Эфраим – известный во всем мире писатель, режиссер и сценарист – предстает на страницах книги этаким курчавым крепышом Фимой. Находчивым бобруйчанином до мозга костей! Давайте-ка с ним поближе познакомимся и узнаем, как из сорванца получился, по словам Иды Шагал – дочери Марка Шагала, «последний еврейский классик на земле».

Мишпоха Драбкиных
Родился Эфраим, а точнее Ефим, в 1928 году в Бобруйске в мишпохе (семье) Драбкиных.

– Мой отец – кадровый офицер, коммунист, известный спортсмен, тренер по классической борьбе. Спорт-сменка и мама – в беге на дистанции с барьерами. Сильная, властная, она была крута на руку, и мне частенько доставалось по заслугам, – вспоминал в разговоре с журналистами «Международной еврейской газеты» писатель.

А вот уже выдержка из «Легенд»: «На Инвалидной улице для каждого ребенка мама была — Бог. И моя для меня тоже. (…) Моя мама потом говорила (имеется в виду случай, когда Фима с другом Берэлэ попытались достать хлеб без очереди – прим.авт.), что это все из-за меня. Потому что я шлимазл и мне вечно не везет. Это ошибка природы, говорила мама, что я родился на Инвалидной улице, да еще в такой приличной семье…»

Смех смехом, ирония иронией, а отношения с матерью у Севелы, поговаривают, в действительности были непростыми. Возможно, потому что он был «незапланированным» ребенком. Когда юная Рахиль забеременела, трое ее родных братьев поймали Евеля Драбкина и доходчиво объяснили ему, что он обязан жениться.

Будучи уже известным, Эфраим Севела практически не появлялся в Бобруйске, разве что тайно. Опять-таки из-за матери. До сих пор местные шепотом рассказывают, что она покончила жизнь самоубийством, а писателю было крайне тяжело с этим смириться.

Муж Евель пережил ее на много лет и умер в Америке почти столетним старцем. А их знаменитый сын, к слову, скончался через пять лет после этого – в 2010 году в 82-летнем возрасте.

Чудеса бывают!
– До войны в Бобруйске на 100 тысяч населения приходилось 65 тысяч евреев. И евреи, и неевреи – все говорили на мамэ-лошн и одинаково картавили, – в одном интервью рассказывал герой материала.

Маловероятно, чтобы маленький Фима из-за этого или чего-то другого комплексовал. Он вообще был еще тем бесенком! Любил похулиганить и подраться. Никого не боялся, потому что был тренирован отцом – несостоявшимся артистом цирка.
Эта отчаянная смелость осталась с ним навсегда. Неспроста же, еще будучи несовершеннолетним, в военные годы он получил медаль «За отвагу». Его биография в тот период фантастична – не меньше. Вот как Эфраим Севела сам описывал то время:

– Война стремительно приближалась к Бобруйску. Мы с матерью и сестренкой (отец с первых минут на фронте) едва успели бежать. А ночью взрывная волна немецкой авиабомбы, разорвавшейся рядом с мчавшимся на восток поездом, смахнула меня с открытой товарной платформы под откос. И швырнула в самостоятельную жизнь – суровую, беспощадную. Двенадцатилетний подросток из благополучной еврейской семьи, я впервые остался один. Без родителей. Без учителей...

До 1943 года юный бобруйчанин бродяжничал, а затем стал «сыном полка» противотанковой артиллерии Ставки Главнокомандования. С войсками дошел аж до немецкого Нойбранденбурга. В родные пенаты вернулся уверенным, что вся семья погибла, никого не осталось… Думал продать дом и на вырученные деньги жить дальше.

– Инвалидная улица сгорела почти вся. Ни домов, ни заборов. Только кирпичные фундаменты, поросшие травой, остатки обугленных бревен и сиротливые дымоходы русских печей, закопченных после пожара. И вы не поверите, потому что я не поверил своим глазам, наш дом стоял цел и невредим. И далее забор и большие ворота, на которых был написан тот же номер, что и до войны, и даже фамилия владельца. Моя фамилия. Вернее, не моя, а моих предков, – читаем в новелле «Все не как у людей» в «Легендах Инвалидной улицы». – Я открыл калитку. Кто же во дворе? Моя мама. Раз. Такая же, как до войны. Только очень плохо одетая. С косынкой на голове, она стояла, согнувшись над корытом, в котором пузырилась белая мыльная пена. Она взглянула на меня, не узнала и снова склонилась над корытом. Моя сестра. Два. Третьей стояла моя старенькая тетя Рива. Вот она-то меня и узнала. Заслонив рукой глаза от солнца, она долго вглядывалась в меня и спокойно так, будто это у нее не вызвало никакого удивления, громко сказала: «Кажется, это…» И она назвала меня тем самым уменьшительно-ласкательным именем, каким меня называли, когда я был очень маленьким. Я чуть не крикнул: «Да! Это – я!» Но ничего не сказал. Очевидно, вообще не мог выговорить ни слова.

А вот уже другой отрывок произведения:
– Когда все волнения улеглись, мама мне созналась, что в разгар войны, в далекой сибирской деревне ей гадала на камушках одна старушка и сказала маме, что у нее пропали двое мужчин и, как Бог свят, они оба живы. Насчет одного сибирская старушка действительно угадала – я вернулся живым. А что касается отца, тут уж она дала маху. Похоронное извещение у мамы на руках, и потом государство зря не будет платить пенсию. Спасибо уж за то, что угадала наполовину. Обычно гадалки просто врут. Но эта сибирская старушка, дай ей Бог долгие годы, как в воду глядела. Через три недели после моего возвращения открывается наша калитка и входит мой отец. В такой же солдатской форме, как и я, и с таким же вещевым мешком на плече. И он был удивлен точно так же, как и я, застав всю семью во дворе. Вы будете смеяться, но он, как и я, приехал продавать дом…

«Лопни, но держи фасон»
Дальнейшая жизнь Эфраима Севелы тоже складывалась далеко не рядовым образом. Он закончил отделение журналистики Белорусского государственного университета (учился, кстати, с Алесем Адамовичем), работал корреспондентом в Вильнюсе. Затем жил в Москве и писал сценарии к фильмам – помните, например, «Крепкий орешек» с Надеждой Румянцевой? Дальше – эмиграция.

– Дело было зимой 1971 года. Тогда евреев не выпускали из СССР в Израиль, и как-то собрались много «отказников» – моих друзей, которым здесь выдали «волчьи билеты» – и решили от отчаяния устроить акцию протеста: захватить не что-нибудь, а приемную Верховного Совета! Естественно, пригласив западных журналистов. В последний момент я, из чисто дружеской солидарности, пошел с ними. Хотя совсем не имел ну никакого желания уезжать: я был известным киносценаристом, мои фильмы выходили раз в год, была кооперативная квартира в центре Москвы, дача и т.д. Но раз мои друзья протестуют – я не могу быть в стороне. Этакий рыцарь благородный…
Так Эфраим Севела оказался за пределами Союза. «Остановка» – Париж, где богатейший человек Европы Эдмон Ротшильд, увлеченный рассказами бобруйчанина о своей малой белорусской родине, в «добровольно-принудительном порядке» попросил изложить его все на бумаге. В итоге за две недели были написаны «Легенды Инвалидной улицы», которые после публикации крупнейшим издательством США Doubladay станут мировым бестселлером. Только в Беларуси каким-то непонятным образом книгу, за исключением разве что земляков писателя, мало кто читал. Нужно исправлять. Срочно!

Следующее место действия – Израиль. Здесь Севела умудрился даже поучаствовать в войне Судного дня и подбить два танка. Закончилось многолетнее пребывание на земле обетованной тем, что писатель назвал ее «страной вооруженных дантистов» и отбыл в США. Правда, ненадолго.

– Жил повсюду, где было интересно и хорошо. За годы скитаний объехал полмира, черпая сюжеты для будущих книг, сценариев, – комментировал свой космополитизм уроженец Бобруйска.

Бесспорно, творчество Эфраима Севелы стало по-настоящему интернациональным. Его книги выдержали сотни изданий на различных языках, а фильмы вызывают интерес по сей день.

Зефир из Бобруйска
Последние годы писатель провел в российской столице, женившись там на архитекторе Зое Осиповой (первой супругой была Юлия Гендельштейн – падчерица певицы Эдит Утесовой).

– В 1991 году я по приглашению Союза кинематографистов впервые за долгие годы эмиграции прилетел в Москву. С восторгом наблюдал, как зарождается новая жизнь, с треском ломается старая. Мне восстановили российское гражданство, Лужков дал квартиру. Я получил возможность делать кино. По собственным сценариям один за другим снял «Попугай, говорящий на идиш», «Ноктюрн Шопена», «Благотворительный бал», «Ноев ковчег», «Господи, кто я?». Огромными тиражами издавались мои книги.
Незадолго до смерти Севелы с ним удалось пообщаться известному в Бобруйске человеку – продюсеру группы «Земля Королевы Мод» Валерию Алексееву. Зоя Борисовна, учитывая состояние мужа, дала добро на короткую встречу, а земляки проговорили в результате гораздо дольше.

– Я тихо, с волнением прошел в комнату, – делился с одним бобруйским изданием Валерий. – Севела встретил меня открытой улыбкой, глаза его блестели, даже слезились. «Валера, вы из Бобруйска, точно?» Писатель шутил… Я присел рядом с его кроватью и стал рассказывать, пытаясь побыстрее изложить все, о чем так долго заранее думал. Чтобы уложиться в 5 минут. Лихорадочно стал доставать из сумки сувениры, подготовленные для него. Это была статуэтка бобруйского керамиста, моего друга Олега Ткачева, созданная специально для писателя на мотив его книги «Мама», фотографии с кладбища, где похоронена мать писателя, и сегодняшней улицы Энгельса. Достал коробку бобруйского зефира… Последний его по-настоящему развеселил: «Весь мир знает, что у меня диабет, поэтому мне никто никогда еще не дарил зефир. Спасибо, Валера!» С этого момента наше общение стало совсем непринужденным, я и не заметил, как пролетел целый час…

***
От былой Инвалидной улицы мало что сохранилось. Нет уже больше и того самого еврейского мальчика Фимы. Но когда мы бродили с фотокором по бобруйской улице Энгельса – нет-нет, да и встречались всех оттенков, от бледно-желтого до медного, огненно-рыжие прохожие. Прямо как в «Легендах» Эфраима Севелы.