Люди и судьбы

Версия для печатиОтправить на e-mail

Годы идут, меняются поколения, и роковые вехи двадцатого века становятся достоянием учебников. Чем дальше отделяет нас время от событий прошедшего столетия, тем больше появляется книг, мнений, суждений, где авторы переосмысливают и ставят под сомнение бытовавшие ранее взгляды на ключевые события в жизни советского общества. Хорошо это или плохо? Сторонников как «традиционной», так и «обновленной» версии истории найдется предостаточно. Одним по душе выхолощенная и «причесанная» история, написанная в кабинетах советских идеологов, другие с особым аппетитом набрасываются на компрометирующие факты. Вот и спорят между собой внуки и правнуки тех, кто жил в те годы, боролся и побеждал.

Мало осталось в живых свидетелей страшных событий, произошедших на наших землях в первой половине 20-го века. И тем более ценными являются их воспоминания для потомков. Хотелось бы рассказать о судьбе еще одного героя эпохи. Человека, который вопреки советской тоталитарной системе, лишившей ребенка детства и семьи, назло фашистским захватчикам, отобравшим юность и многих друзей, выжил и, достойно выдержав все ниспосланные испытания, остался добрым и радушным человеком. На протяжении всей войны: от трагического 1941-го до победного 1945 года – руки героя нашего повествования были в крови не убитых противников, а спасенных ею солдат…

Свои воспоминания Анна Николаевна Кривоспицкая (в девичестве Абрамович) начала с рассказа о семье и событиях, которые лишили ее детства и заставили скитаться по чужим домам в поисках крова и хлеба.

– Семья у нас была небольшая: мама, папа и трое детей, – рассказывает Анна Николаевна. – Когда отца за нежелание идти в колхоз арестовали, а потом расстреляли, мне было семь лет, младшей сестре пятый год шел, а брату и вовсе три месяца исполнилось. Из дома нас выгнали, а все имущество реквизировали. На всю жизнь запомнилась и сейчас, несмотря на годы, стоит перед глазами картина: комсомольцы запрягли нашу серую в яблоках лошадь и гоняли ее по деревне. Загнанная, в мыле, бока запали­ – бедное животное было уже не в силах бежать, а «борцы за народное счастье» продолжали стегать ее кнутами, пока, вконец обессилев, лошадь не рухнула замертво наземь.

Мать с детьми сослали в Архангельскую область.Таких «врагов народа» здесь оказалось немало. Условия для жизни были ужасные. Вскоре во многих семьях начали умирать дети. Тогда власти разрешили родственникам забрать малышей. За нами приехал брат матери и увез обратно в деревню Лапени Чаусского района. Сестру и брата вскоре забрали родственники отца, а я осталась у дяди.

И хоть Аня вернулась на малую родину и оказалась в кругу близких людей, жизнь ее по-прежнему оставалась тяжелой.

– Жена маминого брата с порога так и сказала: «Зачем привез этих выродков, мне теперь еще и их кормить? Батьку расстреляли и их туда же». Я как стояла, так и обомлела от такого приема, – делится пережитым Анна Николаевна. ­– Увидит, что дядя меня кормит, начинает кричать: «Ах ты, кулацкая морда, вот только пойду братьям скажу, очутишься там, где все твои…», а братья у нее в коммунистах ходили и были при власти. Вот она дядю ими и пугала. После очередной такой угрозы он вывел меня из дома и сказал, чтобы больше я сюда не приходила.
Так ребенок и скитался от дома к дому, пока в 1938 году из ссылки не вернулись родные.

– Бабушка с дедушкой забрали меня и брата к себе, – вспоминает Анна Николаевна. – Мать из ссылки вернулась с тремя детьми и жила отдельно от нас. Дед был хорошим плотником, его навыки помогали нам выживать. Ведь земли нам, как «кулакам», даже под гряды не дали. А жить-то надо! Вот он кому что смастерит, отремонтирует ­– дадут продуктов. С очередного заработка вернулся с поросеночком. Решили, что лучше оставить животину, подкормить. На дворе было лето, мы его травой и откармливали. Как узнали про это – что тут началось! Приехали, отобрали этого поросенка, деда налогом обложили. Один из начальства, даже не побрезговав, при обыске забрал мое пальтишко. Я заплакала, ухватилась ручонками и не отпускаю, так он палкой меня дубасил до тех пор, пока не выпустила пальто из рук.

Так шли год за годом, Аня росла, училась в школе и готовилась получить специальность.

­– Это сейчас все на русском языке разговаривают, а раньше, в годы моей юности, больше на польском да на белорусском говорили, русский язык плохо знали. Школу окончила хорошо, несмотря на то, что отношение ко мне, как к дочери «врага народа», было соответствующее. В Чаусах раньше было училище, где готовили медсестер, вот я и решила туда поступать. Отучилась два года, хорошо успевала по всем дисциплинам, предлагали даже попробовать поступить в институт. Но куда там! Одеть и обуть нечего, денег ни копейки – какая тут учеба, да еще так далеко от дома! – восклицает наша собеседница.

Когда началась война, Анна продолжала учебу и готовилась к выпускным испытаниям.
– Первого июля 1941 года нам вручили дипломы, – продолжает рассказ Анна Николаевна. – Сразу же, как военнообязанную, взяли на учет и отправили в больницу. А там уже раненых тьма. Немцы вот-вот войдут в город. Нужно было спешно переправить раненых солдат на железнодорожную станцию, где бы их на составах эвакуировали дальше на восток. С очередной партией раненых меня и отправили на станцию. Везли на грузовой машине, я с ранеными в кузове – и вдруг над нами заходит вражеский самолет и начинает стрелять из пулемета. Шофер испугался и удрал. Трижды «ас» заходил над нами, но, слава Богу, остались живы. Так я получила первое свое боевое крещение, – делится воспоминаниями Анна Николаевна. – Когда самолет улетел, вернулся водитель, и мы отправились дальше на станцию.

– Приехали, а на путях уже стояли грузовые красные вагоны – санлетучка. Куда ни глянь, везде раненые: кого на машине везут, кого на подводе, а то и просто на носилках несут. Со всех сторон стоны, ругань, все суетятся. Раненых солдат в спешке грузили как дрова, прямо на пол вагона, – продолжает рассказ очевидец событий.

– Погрузили, вот-вот составы тронутся, я уже назад собралась возвращаться, как вдруг начальник санлетучки кричит: «Быстро прыгай в вагон». Как я не убеждала, что меня отправили только сопроводить до вокзала, он ни в какую. «Кто их будет обслуживать в пути, а ну-ка марш!» – как гаркнет на меня, – вспоминает Анна Николаевна. – Ничего не оставалось, пришлось ехать. Никто ведь не думал, что так выйдет. На мне сарафанчик да белые босоножки – вот и вся одежда.
Немцы полностью контролировали небо. Неоднократно поезд с ранеными подвергался вражескому обстрелу.

– Первый раз нас чуть не разбомбили еще под Веремейками, потом чудом спаслись под Рославлем, так под огнем добрались до Брянска. Уже в Кричеве мы узнали, что Чаусы заняты немцами.

Страшно было не только от бомбежки, но и от собственного бессилия. Раненые просят помощи, воды, а помочь им нечем: ни бинтов, ни лекарств у нас не было. Со всех сторон только и доносится: «Сестричка, помоги», с ума можно было сойти.
Когда приехали в Брянск, для раненых определили территорию мясокомбината. Всю ночь до самого утра мы переносили солдат. Пережитое моральное напряжение и тяжелая физическая работа дали о себе знать, к утру я чуть стояла на ногах. Мой и без того небогатый гардероб изрядно поистрепался: обувь порвалась, ноги все были исцарапаны до крови. Утро, холодно. Благо у одной из медсестер была шинель, так она со мной поделилась, дала погреться. Уже на следующий день выдали гимнастерку, которая мне пришлась до самых колен, пилотку и бушлат. А вместо изорванных босоножек – кирзовые сапоги 42 размера. Вот в таком наряде я и прошагала до Берлина.

С первых дней войны и до Победы Анна Николаевна прослужила при армейских полевых подвижных госпиталях.

– Мы собирали раненых с боевых позиций и переправляли их в тыл. Наш поезд всегда был вблизи боевых действий, каждый день ходили под смертью. Ежедневные бомбежки, несколько раз чудом вырывались из окружений. Летом жара под 30 градусов, на плечах – скатка шинели, на ногах – сапоги – и раненых выносишь с поля боя. Зимой, наоборот, в 40 градусный мороз по пояс в снегу бойца с передовой тащишь.
Все, что я видела за четыре года войны, – это кровь, смерть, страшные раны и людские мучения. Стоишь перед хирургическим столом: одну ногу ампутировали, вторую следом, вот уже и рука летит в ящик. А потом я теряю сознание и падаю. Сложно к такому привыкнуть, я ж совсем еще девчушкой была. Но ничего, привыкла, – рассказывает собеседница.

Спустя годы с благодарностью Анна Николаевна вспоминает солдата, который ценой своей жизни спас молодую медсестру:
– Это было в 1942 году, наш госпиталь находился вблизи передовой. Со всех сторон рвались бомбы – все кругом полыхало. Когда начали взрываться цистерны с бензином, я окончательно потеряла обладание собой и бросилась бежать куда глаза глядят. Только слышу рядом окрик: «Сестра, ложись!», я и упала. Тот же голос кричит мне: «Ползи ко мне». Рядом продолжали рваться снаряды. Я подползла, солдат схватил меня и говорит: «Не бойся, я тебя прикрою». Ночь нас бомбили, не помню, как потеряла сознание. Когда очнулась, вижу, что кругом сплошная гарь и выжженная земля, куда ни гляну – по сторонам трупы. Пробую подняться – не получается. Повернула голову, а на мне тот солдат лежит весь растерзанный осколками снарядов. От увиденного лишилась чувств. Когда очнулась, надо мною уже хлопотали медработники, благо серьезных повреждений я не получила. Так и по сей день не знаю, как звали того человека, который ценой собственной спас мою жизнь.
Фронт с каждым днем все дальше удалялся на запад. Вслед за войсками двигался и армейский полевой подвижной госпиталь №5287, в котором продолжала работать медсестрой Анна Абрамович. Вскоре санлетучка оказалась на освобожденной польской земле. Здесь во время очередного привала молодая медсестра приглянулась солдату.
– Смотрю, солдатик на костылях пристально на меня смотрит, я взяла да и пошутила. Говорю: «Девки, смотрите, какой хлопец красивый, давайте его к себе возьмем». Посмеялись и забыли. Через десять дней опять его встретила в штабе, он пришел документы оформлять на отпуск. На груди красуется орден Славы. Разговорились, звали парня Александром, оказался родом из Белгородской области. Затем меня, хорошо знающую польский язык, на одно время перевели в штаб. К этому моменту и он вернулся из увольнительной. Бывало, раз десять забежит в штаб под разными предлогами. Стали встречаться.

Вскоре наш госпиталь отправили в сторону Штеттина, затем в Ногард и дальше на запад. Вновь с Сашей повстречались, когда он попал в наш госпиталь с ранением. По выздоровлении мы с ним расписались в одном из городов вблизи Берлина.
Помнит Анна Николаевна и тот майский день, когда во всеуслышание было объявлено об окончании войны.

– Такое ликование было, словами не передать. Кругом радость, смех, песни поют, музыка играет. Я с подружкой Зоечкой пошла к Бранденбургским воротам. Со всей накопившейся за годы войны злобой выцарапала на стенах Бранденбургских ворот свою фамилию. Но радость была недолгой. Только успела услышать «вжик», как в одну секунду подружка, стоявшая рядом со мной, упала наземь сраженная снайперской пулей. Вот так в день Победы и погибла моя Зоечка. Здесь уж, как в песне, «радость со слезами на глазах». То ли Победе радоваться, то ли подругу оплакивать…

И сейчас, спустя годы, 9 мая для меня это не только день Победы, но и очередная годовщина гибели подруги.

Несмотря на то, что официально война была окончена, боевые действия продолжались, не все сложили оружие. Враг местами оказывал сопротивление, ежедневно в госпиталь поступали раненые.

– Прослужила я вплоть до апреля 1946 года, только тогда мне разрешили покинуть расположение санчасти.

В одном из сражений Саша сумел взорвать вражеский дзот, но при этом получил серьезное ранение в легкое. Вскоре к ранению добавилось еще и заболевание туберкулезом.

Вместе мы отправились сперва к его родным, но затем вернулись на мою малую родину – в деревню Лапени. От деревни ничего не осталось. Если до войны было около ста домов, то после – ни одного. Поселились в Чаусах, так здесь и прожили. Я в больнице работала, он, окончив курсы, – бухгалтером.

И сегодня, оглядываясь на свою жизнь с высоты прожитых лет, Анна Николаевна считает, что у поколения, прошедшего войну, нет более светлого праздника, чем День Победы. И пусть с того дня, когда она еще совсем девчонкой встретила весть о капитуляции Германии в столице врага – Берлине, прошло более семидесяти двух лет, 9 мая по-прежнему остается для нее радостным и горестным праздником – праздником со слезами на глазах.